Шрам нагнулся…

Пробив вертолетный гул, прогремел выстрел…

2

Еврейская община нидерландского города Ачкмаар находилась в нескольких кварталах от городского центра, располагаясь между магазином подержанных автомобилей и жилым домом, напротив сквош-клуба «Ван Бастен». Община занимала двухэтажный дом, мало чем отличающийся от других домов города, – в их отличиях могли разобраться разве только сами местные жители, но никак не новые русские эмигранты.

Дочь прижимала к груди медведя, выигранного дядей Багром в велосипедном аттракционе. Теща нервно расхаживала по дорожке, посыпанной битым кирпичом. Жена сидела на ступенях. У ее ног грудились сумки с наспех собранными прапорщиком вещами.

Прапорщик Григорьев стоял на крыльце. Он держал в руках красочный лист с шестиконечной звездой и нидерландским гербом, снова и снова протягивал его невысокому господину с солидным брюшком, натягивающим черную ткань старомодного покроя костюма. Белую рубашку без галстука, застегнутую под последнюю пуговицу, царапала небольшая, неряшливая бородка. Голову покрывала широкополая черная шляпа, из-под нее торчали пейсики.

– К вам, из России, по приглашению, – охрипшим голосом доказывал Григорьев, – Вы должны встречать. Принимать.

Господин в шляпе и пейсиках в ответ переходил с одного языка на другой, с другого на третий, но среди них не попадалось русского.

К дому подкатили два велосипедиста. Облегченно улыбнувшись, господин замахал рукой, мол, поскорее к нам, поскорее.

Первый велосипедист, одетый точь-в-точь, как господин на крыльце, но по причине молодости вынужденный обходиться без растительности на лице, остался сторожить велосипеды.

Второй велосипедист открылся физиономией родной вырубки, рыжеватыми славянскими усами, от него по-нашему шмальнуло пивным выхлопом и копченой рыбой. Его появление, проломив ледяную корку бед и печалей, сумело обрадовать прапорщика Григорьева.

С просьбой о переводе на усатого одновременно набросились и прапорщик, и представитель еврейской общины.

– Скажи ему, друг, что они обязаны меня устроить! – надрывался Григорьев. – Выручай, земеля, братан!

Со своей стороны господин в пейсиках молотил что-то нерусское.

Рыжеусый предпочел иудеев соотчичам и единоверцам, И начал переводить, отвлекаясь лишь на икоту, слова господина в костюме и шляпе.

– Раввин… ик! говорит – фальшивка. Таких они не рассылали и не рассылают… ик! В вольном переводе – туфту подсунули, лажанулись вы, лоханулись, форшманулись, не знаю, как у вас, у россиян, теперь это называют. От себя добавлю, что на… ик! на хрен вы им нужны.

– Да-а-а!!!

Участники разговора разом обернулись на крик.

– Погодите, мама, – только и успел бросить теще прапорщик Григорьев.

– Жиды пархатые! Семя иродово! Нате! – Взлетевшая на крыльцо теща распахнула спортивную сумку и выплеснула содержимое. Из сумки, как водой из ведра, в раввина ударил зеленый бумажный дождь. На его черные шляпу и плечи посылались сотенные долларовые купюры.

– Нате ваши жидовские фальшивки! Подтирайтесь!

Пустая сумка полетела в окончательно потерявшего волю к жизни Григорьева.

– А тебя, зятек недоделанный, я сейчас буду убивать! Обобран! Завез! Обманули! Все подделали! Как дураков провели! Ничего у меня нет, никому я не нужна…

Теща страшно, пронзительно завыла.

– Полицай! Полицай! Телефонирен полицай! Раша мафия! Контрафакт валют! – Крики скрылись вместе с господином в пейсиках и долларах за дверью общины, защелкали замки.

Переводчик, подкрутив рыжий ус, философски сощурился:

– Ик! Соотечественники, бля…

3

Найти бы того ретивого урода, который обнаружил плохо закрепленную решетку слухового окна. Вернее, не плохо, а хорошо закрепленную, но на гвозди, которые легко проворачиваются в дырках. Как урода занесло сюда? Зачем он тряс каждую решетку? И ведь потом потребовалось затаскивать на чердак сварку. А я-то как проморгал сварные работы на чердаке? Да, найти бы того урода, допросить на предмет, откуда берутся такие службисты, какое шило и куда им втыкается.

Вместо красивого отхода «лестница – чердак – крыша» очутился в глупом положении. Застрял. Назад нельзя – прямо зекам в лапы. Вперед некуда. Приваренную решетку голыми руками не сорвешь. Даже из револьвера не отстрелишь. Того и жди, что самого подстрелят с вышки или этой стрекозы над головой. Сиди за трубой, не высовывайся и мерзни в одном свитерке.

А потом появился Шрам. По чьим следам он идет, сомневаться не приходилось. Оно, конечно, могло быть, что именно он, Шрам, нашел лестницу и ищет не человека, а путь к свободе. Но удалось расслышать – ветер дул с их стороны: «лекаришки», «рассредоточиваемся», «лепила»… Какие еще сомнения! Зачем еще ждать? Вот он – как на ладони.

По всему получается, начальник продал. Иначе с какой стати Шраму гоняться за «лекаришкой»? Не сдюжил Холмогоров, совсем твердость утерял. Ну с ним потом разбираться будем.

Доктор, укрывающийся за кирпичным наростом трубы, взвел курок нагана. Снять мишень с тридцати метров из любимого, пристрелянного оружия он, на ведомственных стрельбах всегда попадающий в десятку лучших по городу, мог бы, пожалуй, и левой рукой, да ни к чему выпендриваться. Шрам лег на мушку. Доктор мягко нажал спусковой крючок…

– За трубы! – Подхватив оседающего Китая, Шрам бросился с ним за ближайший воздухоотвод. Вот такая селявуха. Не отыграл бы Серега той лунной ночью в камере должок пацана, может быть, жил бы дальше как ни в чем не бывало Китай.

Рядом, содрогнув кровельное железо, плюхнулся Боксер.

– Слева он, гад! Джеки тоже влево ломанулся! Слышишь, Шрам?!

Шрам перевернул Китая на спину. На груди расплывалось пятно. Пуля вошла в сердце. В десятку. Призер, бляха. Хоть не мучился Китай. А Боксер тряс Сергея за плечо.

– Слышишь, Шрам? Я увидел по вспышке. Слева! Посреди крыши. За трубой,

– Я въехал, остынь. Блин, не прикидывал, что докторишка на работе держит ствол. Прокололся я малость.

Сергей высунул морду из-за воздухоотвода. Джеки по-пластунски переползал от одной крышевой надолбы к другой, приближаясь к докторскому схорону.

– Что ты там нашел, Шрам? У пожарки?

– Не важно, Боксер. Потом.

Теперь уже натурально не важно. А обнаружил Шрам всего-навсего окурок от «Союз-Аполлона». Совсем свеженький долбан. И именно от «Союз-Аполлона». Еще в первое посещение санчасти Сергей подметил нескладуху между спортивным поджаристым видом лепилы и пачкой «Союз-Аполлона» на столе. И припахивало от врачишки табачком. Значит, здоровье здоровьем, а напряг в нем дрожал всегда, и коновал пытался заглушить его никотином.

– Вот как поступаем, Боксер. Скребись наверх, к гребню. Тырься, открытые участки перемахивай. Попробуй зайти ему со спины. Я рискну отвлечь его на себя. Ну, пошел…

Если бы не изумление, то он бы незамедлительно выстрелил вторично и подбил Шрама во время его прыжка за трубу. Наган самовзводный, тратить секунду на взведение курка не требуется.

Но… Ведь чистой воды случайность, что уголовник нагнулся именно в момент выстрела. Не мигом раньше, не мигом позже, а точь-в-точь, когда палеи привел в действие ударно-спусковой механизм.

Он не раз задумывался над природой везения и случайностей. Его профессия зачастую наводила на подобные размышления. Один натыкается на гвоздь, ему пробивает артерию, и он умирает за считанные минуты от потери крови. Другого приносят в санчасть с тридцатью шестью ножевыми ранениями и ни одного серьезно опасного для жизни. Кирпичи тоже, нет никакого сомнения, выбирают, кому падать на голову. Бесспорно есть они хранимые, опекаемые судьбой. Везунчики.

В мистику мы не верим, а вот теория об энергетике опасности доктору нравилась. Опасность, исходящая не важно, от человека ли, от предмета, нарушает некое равновесие сил в природе. Если в самом деле существует энергетическое поле, восприимчивое к подобному дисбалансу и создающее эффект резонанса, ретранслирующее подобие сигнала «сое», то должны существовать и люди, одаренные чуткостью к этим сигналам. Их и зовут везунчиками. Неужто Шрам из них?